Одним из таких домов, где Фомин пропадал многие вечера, принадлежал крупному юристу, приятелю и однокурснику его отца по университету – Сергею Небольсину. Это был представитель аристократической адвокатуры. Его большая семья после переезда в Москву обосновалась в конце Арбата, в доме, на месте которого стоит теперь здание МИДа, по адресу д.57 кв.26. Жена его была в свое время цыганской плясуньей и певицей из рода Масальских – тоже своеобразной цыганской аристократии.
В 13 лет она уже выступала в хоре Алексея Масальского, затем у Николая Ивановича Шишкина. Их концерты проходили в столичных увеселительных садах, в ресторанах и в театрах. В 1889 году она участвовала в цыганской оперетте «Цыганский барон» вместе с Дмитрием Шишкиным. А через год была свидетелем и участницей петербургского дебюта Вари Паниной с хором Гроховского в Малом театре, на Фонтанке. Из романсов ее коронными номерами были «Не ходи ты на лед», «Конфетка», «Щегольный», «Любила очи голубые».
К 16 годам благодаря своей красоте она стала выдвигаться в примадонны, в афишах ее имя шло отдельной строкой. Однако певческий век цыганских красавиц , как правило, недолговечен.
В 16 лет присмотрел ее молодой юрист Сергей Небольсин и выкупил из хора. Теперь она могла петь только для мужа и гостей. Пела и играла на гитаре она чудесно. Сказывался настоящий опыт работы в цыганском хоре. А сколько интересного она могла рассказать о кумирах старой русской эстрады! Борис Фомин всегда слушал ее с восхищением.
Она приходилась Борису крестной матерью, а сам Небольсин крестил младшую его сестру Ольгу. У Небольсиных росло пять сыновей, с которыми Борис дружил. Но больше всего Фомина интересовала в этом доме их единственная дочка – красавица Маня, или, как ее называли, Моро. Она тоже прекрасно пела, обладала незаурядной музыкальностью и темпераментом и, конечно, мечтала стать артисткой.
Одно из своих первых лирических сочинений Фомин посвятил именно ей. Своей будущей жене, Марии Сергеевне Небольсиной: «Посвящаю с чувством глубокой любви», — откровенно написал он на нотах. А вот свое поэтическое авторство Фомин на нотах не обозначил, так как сочинять и слова, и музыку считалось верным признаком дилетантизма. Романс назывался «Три маленьких розы». А точнее, это был не столько романс, сколько интимная песенка, навеянная восторгами и тревогами первой любви. Песенка оказалась столь симпатичной, что быстро вышла из круга семейного музицирования на эстраду, в репертуар известной тогда певицы Вероники Ля Туш.
Чем серьезнее и драматичнее складывались его отношения с Маней, тем ближе становился ему жанр русского старинного романса. Ведь только в нем он мог теперь искренне излить свою томящуюся душу. Неудивительно, что в пору жениховства Фомин сочинил самый знаменитый свой романс, который принес ему настоящую мировую славу. Он назывался «Только раз».
Как-то засиделся он допоздна на Арбате у Небольсиных. Пела Маня, пела Мария Федоровна. Домой пришлось возвращаться далеко за полночь. Путь на Чистые пруды был неблизкий и небезопасный. Кроме обычных воров и хулиганов. В Москве свирепствовали так называемые «попрыгунчики». От одного их вида можно было умереть со страху. В масках и белых простынях, на особых пружинистых приставках к обуви, со светящимся черепом на огромной палке, они буквально летали по ночной Москве, как привидения, ловили прохожих и обчищали их. От них нельзя было убежать – такими семимильными прыжками они носились по улицам.
Однако влюбленным море по колено. Наш герой весь был погружен в чувства, его душа купалась в сладчайшей музыке, которую он только что слышал. В голове роилось множество напевов, особенно разрывал душу романс «Забыли Вы». Переполненный эмоциями и впечатлениями, он шел по ночной Москве и вдруг услышал в своей душе неведомую мелодию, которая как бы вобрала в себя все его чувства.
Подойдя к двери своей квартиры, Борис тихонько, пальцем, постучал. Он знал, что мать не спит и терпеливо ждет его, прислушиваясь к малейшему шороху. Евгения Иоанновна вечно оберегала детей от непомерной строгости отца. Борис лег спать. Но незнакомая мелодия разбудила его. Напряженно разворачиваясь, она обрастала словами и фразами и властно просилась наружу. Борис вскочил, зажег свет, сел за рояль. Стал тихонько наигрывать. И только когда он наконец набросал мелодию на бумаге, она отпустила его и он смог вздремнуть. Рано утром он побежал к своему новому знакомому, поэту Павлу Герману.
Уже по дороге он заметил, что напевает эту мелодию со словами германовского романса, положенного на музыку И. Каганом:
День и ночь роняет сердце ласку,
День и ночь кружится голова.
Слова удивительно совпадали с его, фоминской музыкой, как будто вместе и родились. Но надо было просить поэта о новом тексте. Каким-то он еще окажется…
Павел Герман не стал сочинять новые стихи для Фомина, а дал добро на использование уже соединившихся с музыкой слов. Так фоминский романс «Только раз» навсегда вытеснил своего предшественника.
Между прочим, музыка И.Кагана была вовсе не плохая. И, чтобы ей не пропадать, композитор заказал к ней новые слова у известного поэта-песенника Б. Тимофеева. С этими новыми словами она еще не один год жила на эстраде, хотя ее успех был несоизмерим с успехом фоминского шедевра.
Интересно, что Герман тоже сочинил эти стихи ночью, будучи в Киеве, 19 октября 1923 года. Первый, сырой вариант стихотворения выглядел так:
Только раз роняет сердце ласку,
Только раз седеет голова,
Только раз причудливою сказкой
Нам казалися слова.Только раз бывают в жизни встречи,
Только раз судьбою рвется нить,
Только раз в холодный ясный вечер
Нам так хочется любить.Гаснет луч забытого заката,
Синевой овеяны цветы.
Где же ты, желанная когда-то,
Где же ты, дарившая мечты?Только раз бывают в жизни встречи,
Только раз судьбою рвется нить,
Только раз нам в жизни суждено страдать,
Верить, желать и ждать.
Но уже в романсе И.Кагана стихи были улучшены и приобрели тот вид, который знаком нам по романсу Фомина.
Вскоре Фомин нес свое свежее сочинение в Столешников переулок к Изабелле Юрьевой.
Вот как она об этом вспоминала:
«В первые годы моей артистической деятельности как-то пришел ко мне домой композитор Борис Фомин. Представился и принес мне романс. Сел за рояль, сыграл. Очень лиричный, красивый романс «Только раз бывают в жизни встречи». Мне он очень понравился, поскольку я сама люблю лирику. И когда я запела его, он имел колоссальный успех. Романс настолько стал популярен, что Фомин стал приносить мне и другие свои вещи: «Пой, цыган», «Все впереди», «Саша»… На авторском экземпляре Борис Иванович мне обычно подписывал: «Первое исполнение разрешаю легендарной Изабелле Юрьевой». Жаль только, что ноты эти не сохранились.
Какой же он был талантливый! Что ни песня – то перл. Затравили, загубили такой талант. Сколько он мог еще создать песен и романсов. Он писал от души!»
Впервые романс прозвучал в саду «Эрмитаж». Изабелле Юрьевой аккомпанировал Дмитрий Покрасс. А скромный автор со своей возлюбленной прятался в публике, с трепетом ожидая приговора. Но успех превзошел все ожидания. Гром аплодисментов заставил Фомина выйти на эстраду. Так началась, по словам Изабеллы Даниловны, настоящая слава, которая быстро вышла за пределы России и которой мог бы позавидовать каждый.
Сдавая рукопись в печать, Фомин с благодарностью посвятил романс… нет, не Изабелле Юрьевой, а своей будущей теще и непосредственной вдохновительнице Марии Федоровне Небольсиной-Масальской. В том же 1924 году романс вышел из печати, но тысячные тиражи, которые пришлось повторять и позднее, не могли удовлетворить спрос. Настолько он был популярен. Его пели не только почти все исполнители старинных романсов, его пела вся Россия. Вошедший в городской фольклор, потерявший имена авторов романс Германа и Фомина стали приписывать Есенину. А музыка? — Музыка народная.
И тем не менее судьба романса сложилась крайне драматично. В то время как он завоевывал страны и континенты, нес ностальгическое тепло в жизнь русской эмиграции, украшал репертуар Ю.Морфесси, А.Вертинского и других многочисленных певцов-эмигрантов, блюстители совдеповской нравственности выискивали черты идеологической невыдержанности романса. Как это изделие впишется в жизнь Советов, как будет служить суровому делу революции? И в конце концов пришли к выводу, что ничего вреднее этого романса быть не может. Во-первых, уж очень несвоевременны эти горячие строки о любви. Во-вторых, уж очень индивидуально выраженное в них чувство. Советские люди должны быть все как один и один как все. А разве совместима с революцией эта атмосфера грусти? В-третьих, почему только раз бывают в жизни встречи? Не слишком ли это пессимистично и категорично? И вот уже под огнем критики певцы идут на компромисс: «И не раз бывают в жизни встречи», «Много раз», «Нет, не раз». Так грубо искажалась основная идея романса, идея уникальности, неповторимости любовных переживаний. Но певцы шли на это, поскольку от такого репертуарного «гвоздя» трудно было отказаться. Однако и эти поправки не спасли. Через пять лет после его создания романс строжайшим образом запретили исполнять.
Любопытно, что как раз в эти годы были популярны дискуссии о том, что такое любовь и уместна ли она в эпоху социалистического строительства. Авторитет столетий нисколько не защищал ее от анализа с позиций новейшей физиологии, фрейдизма, бехтеревской рефлексологии. Весь ритуал ухаживания и его оформление средствами музыки и поэзии предлагалось отбросить во имя здравого смысла и передовой науки. Да здравствует здоровое физиологическое чувство!
Один из художественных журналов требовал: «До каких пор рабочая аудитория будет внимать сладеньким мелодиям про любовь? Поймите же наконец, что это безнадежно старо, не нужно, вредно, наконец. Дайте новое, современное!» При этом все больше укреплялась уверенность, что любовь к партии и ее вождям, к органам власти и правопорядка, любовь к труду и коллективу – все это чувства куда более высокие. Они-то постепенно и стали захватывать сферу массовой песни. Романс «А сердце-то в партию тянет» был только первой ласточкой. И нельзя сказать, чтобы тысячи таких ласточек не оставили в сердцах своего следа.
В то время как своим эмоциональным половодьем романс Фомина очеловечивал сердца расчетливых американцев и трезвых европейцев, в то время как внимали его музыке японцы и китайцы, блаженствовали в ее звуках африканцы и латиноамериканцы, на российских эстрадах романс 30 лет молчал.
Слава Богу, он звучал среди не очень устроенного нового быта, в уплотненных квартирах и коммуналках, переписывался в альбомы и тетради. Фомин, щедро поделившийся в нем избытком собственных душевных сил, вряд ли и сам предвидел такую живучесть своего сочинения. Торжественная, мужественная мелодия романса преображала и возвышала душу.
Романс не просто будоражил любовные чувства, он поднимал человека с колен, он помогал сбросить оковы с души. Над этим романсом оказались не властны ни время, ни чиновничьи указы.
Счастливый неудачник/Авт.-сост. Е.Л. Уколова, B.C. Уколов. — М.: Изд-во МАИ, 2000. — 208 с.
День и ночь роняет сердце ласку,
День и ночь кружится голова,
День и ночь взволнованною сказкой
Мне звучат твои слова.Припев: Только раз бывают в жизни встречи,
Только раз судьбою рвется нить,
Только раз в холодный зимний вечер
Мне так хочется любить!Тает луч забытого заката,
Синевой окутаны цветы.
Где же ты, желанная когда-то,
Где, во мне будившая мечты?