Вдали пылающий камин,
Судили парня молодого,
Он был красивый сам собой,
Но много в жизни сделал злого.
Он попросился говорить,
И судьи слово ему дали,
И речь его была полна
Тоски, и горя, и печали.
Когда мне было десять лет,
Я из семьи родной сорвался,
Я научился воровать,
И со шпаною я связался.
Когда мне было двадцать лет,
Я был в кругу друзей «хороших»,
Я научился убивать
И зашибал помногу грошей.
Однажды мы вошли в село,
Где люди тихо, мирно спали,
Мы стали грабить один дом,
Но света в нем не зажигали.
Когда ж окончился грабеж,
Мои друзья уж уходили,
Я на минуту свет зажег,
О, люди, что я там увидел:
Передо мной стояла мать,
В груди с кинжалом умирая,
А на полу лежал отец,
Убит рукою атамана.
А шестилетняя сестра
В кроватке тихо умирала,
Она, как рыбка без воды,
Свой ротик чуть приоткрывала.
Когда он кончил говорить,
Весь зал наполнился слезами.
Его просили пощадить,
Но судьи приговор читали.
Хоть ты всю правду рассказал,
Мы пощадить тебя не можем.
За злодеяния твои
Мы смертный приговор выносим.
Вдали пылающий камин,
Вели к расстрелу молодого,
Он был красивый сам собой,
Но много в жизни сделал злого.
В нашу гавань заходили корабли. Вып. 1. М., Стрекоза, 2000. Этот же вариант: фонограмма Сергея Граненого, CD «В нашу гавань заходили корабли» № 2, «Восток», 2001 (ст. 7 «И его речь была полна»; в первом и последнем куплетах две последние строки повторяются).
По сюжету и настроению это мужской аналог песни «Судили девушку одну» («Мурочка Боброва»), даже стихотворный размер совпадает, но мелодии у них разные (по крайней мере, на современных фонограммах, в том числе «гаванских»), хотя в чем-то и схожи.
ВАРИАНТЫ (2)
1. Когда мне было десять лет
Песня из серии «судебных», одна из «мужских» вариаций «Мурочки Бобровой», Родившись в уголовной среде, она обрела широкую популярность в народе, и прежде всего — среди подростков. Этот кровавый «ужастик» входил в обязательный фольклорный репертуар не только советских зэковских, но и пионерских лагерей. Много вариантов песни сохранилось в тетрадках-песенниках школьниц начиная с пятого класса. У песни про несчастного убийцу собственной семьи множество названий и ещё больше вариантов. Я назвал её «Когда мне было десять лет», потому что во всех версиях и переделках эта строка (как и рассказ о зверствах раскаявшегося маньяка) остаётся неизменной.
***
Среди бушующей толпы
Судили парня молодого, (1)
Он был красивый сам собой, (2)
Но много он наделал злого.
Он попросился говорить,
И судьи слово ему дали,
И речь его была полна
Тоски, и горя, и печали: (3)
«Когда мне было десять лет,
Я от семьи родной сорвался,
Я научился воровать
И каждый день я напивался.
Когда мне было двадцать лет,
Я жил в кругу друзей любимых,
Я воровал не хуже всех
И пропивал добычу с ними. (4)
Однажды мы вошли в село,
Где люди тихо-мирно спали,
Мы стали грабить один дом,
А зажигать огня не стали.
Я спички взял, зажёг огонь —
О судьи, что я там увидел! —
Тогда я проклял всех богов
И сам себя возненавидел: (5)
Передо мной стояла мать,
В груди с кинжалом умирала,
Она давно меня ждала,
Со мной проститься ожидала.
А на полу лежал отец,
Моей рукой он был убитый,
Его холодный труп давно
Был кровью алою залитый. (6)
А пятилетняя сестра
В кроватке молча умирала.
Она, как рыбка без воды,
Свой нежный ротик открывала».
Когда он речь свою кончал,
Зал переполнен был печали.
Стоял он тихо и молчал,
А судьи приговор читали:
«Хотя ты правду рассказал,
Мы пощадить тебя не можем –
За злодеяния твои
Суровый приговор выносим». (7)
Среди бушующей толпы
Вели к расстрелу молодого.
Он был красивый сам собой,
Но много в жизни сделал злого.
(1) Варианты — «Шумел бушующий камыш», «Горит пылающий камин», «Вдали шумели камыши» и проч. Приводимый мною вариант, видимо, всё же является первоначальным, поскольку сохраняет хотя бы какой-то смысл. Представить, что судьи слушали убийцу, сидя у пылающего камина или зарывшись в камыши, достаточно сложно.
(2) Вариант — «Он был красив и молчалив».
(3) Вариант куплета —
«Его хотели расстрелять,
Он попросил у судей слова,
Ему не смели отказать —
Нет прав на это у закона».
(4) Вариант —
«Когда мне было двадцать лет,
Я жил среди кентов хороших,
Я научился убивать
И зашибал немало грошей».
(5) В школьном альбоме киевской семиклассницы Ольги М. (1976 г.) приведён следующий вариант —
«Я спички взял, огонь зажёг…
О Боже! Что же я увидел?
Передо мной стояла мать,
И это я её обидел».
Хорошенькая обида — засадить родимой маме в грудь кинжал…
(6) У той же Ольги М. совершенно замечательный вариант куплета —
«А на полу отец лежал,
Он был убит моей рукою.
Его красивый труп лежал,
Из раны кровь лила рекою».
Умиляет это чувство художественного любования «красивым трупом» отца, лежащего в крови. Эстет, твою мать… По этому поводу вспоминается отрывок блатной песни, который в своей статье «Отечество. Блатная песня» процитировал Андрей Синявский:
«И убийца, белее, чем мел,
Труп схватил, с ним, танцуя, запел…»
Как жаль, что мне не удалось разыскать этот шедевр уголовной лирики…
(7) Авторы некоторых переработок всё же полны сострадания к убийце и завершают песню так —
«За то, что грабил, убивал,
Мы расстрелять имеем право.
За то, что правду рассказал —
Меняем меру наказанья».
Отмечен в пермской воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних в конце 80-х — начале 90-х гг.
Жиганец Ф. Блатная лирика. Сборник. Ростов-на-Дону: «Феникс», 2001, с. 175-177.
2. Когда мне было десять лет
Когда мне было десять лет,
Я со шпаной тогда связался,
Я научился воровать
И каждый день я напивался.
Когда мне было двадцать лет,
Я жил в кругу друзей любимых.
Я воровал не хуже всех
И добывал добычу с ними.
Однажды мы вошли в село,
Где люди мирно, мирно спали,
Мы стали грабить один дом,
А зажигать огня не стали.
Я спички взял, огонь зажег,
О, судьи, что я там увидел!
Тогда я проклял всех богов,
В себе врага я ненавидел!
Передо мной стояла мать
С ножом в груди и умирала,
Она давно меня ждала,
Со мной проститься ожидала.
А на полу лежал отец,
Моей рукой он был убитый,
Его холодный труп давно
Своею кровью был облитый.
А пятилетняя сестра
Среди кроваток умирала,
Она, как рыбка без воды,
Свой ротик нежно открывала.
Когда он кончил свою речь,
Зал переполнен был печали,
Стоял он тихо и молчал,
А судьи приговор читали.
Хоть ты и правду нам сказал,
Мы пощадить тебя не можем,
За злодеяния твои
Суровый приговор выносим.
Две последние строки куплетов повторяются
С фонограммы Андрея Макаревича, альбом «Пионерские блатные песни», Sintez Records, 1996.