Музыка Владимира Качана, стихи Леонида Филатова. На видео песню исполняют Владимир Качан и Леонид Филатов
Мы шатались на Пасху по Москве по церковной,
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.
Музыканты играли невозможное танго,
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился и шепнул тебе: «Танька…»
Вот и все, что в то утро я тебе прошептал.
А бежал я из Крыма, и татарин Ахметка
Дал мне женскую кофту и отправил в Стамбул,
А в Стамбуле, опять же, — ипподром да рулетка, —
Проигрался вчистую и ремень подтянул.
Содержатель кофейни, полюбовник Нинэли, —
Малый, тоже из русских, — дал мне дельный совет:
«Уезжай из Стамбула. Говорят, что в Марселе
Полмильона с России, я узнал из газет».
И приплыл я в багажном в той Ахметкиной кофте,
Как последнюю память, твое фото храня.
Это фото я выкрал у фотографа Кости,
Это фото в скитаньях утешало меня.
Помню, ночью осенней я вскрывал себе вены,
Подобрал меня русский бывший штабс-капитан.
А в июне в Марселе Бог послал мне Елену,
И была она родом из мадьярских цыган.
Она пела романсы и страдала чахоткой,
И неслышно угасла среди белого дня.
И была она умной, и была она доброй,
Говорила по-русски, и жалела меня.
Я уехал на север, я добрался до Польши,
И на пристани в Гданьске, замерзая в снегу,
Я почувствовал, Танька, не могу я так больше,
Не могу я так больше, больше так не могу.
Мы же русские, Танька, мы приходим обратно,
Мы встаем на колени, нам иначе нельзя,
Мы же русские, Танька, дураки и паскуды,
Институтки и воры, шулера и князья.
Мы шатались на Пасху по Москве по церковной,
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.
Музыканты играли невозможное танго,
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился и шепнул тебе: «Танька…»
Вот и все, что в то утро я тебе прошептал.
1967
Антология бардовской песни. Автор-составитель Р. Шипов — М.: Изд-во Эксмо, 2006
Песня стала «дворовой», в передаче «В нашу гавань заходили корабли» — в бытность ее еще радиопередачей, до выхода на ТВ — ее исполнял поэт Валентин Берестов как песню неизвестного автора — тогда же он упомянул, что Леонида Филатова называли ее автором, но точных данных у Берестова не было.
ВАРИАНТ
(фольклоризованный)
Мы шатались на Пасху…
Мы шатались на Пасху по Москве по церковной.
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый:
Я купил тебе пряник в форме сердца маво.
Музыканты играли невозможное танго,
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился и шепнул тебе: «Танька!»
Вот и всё, что в то утро я тебе прошептал.
…А бежал я из Крыма, и татарин Ахмедка
Дал мне женскую кофту и отправил в Стамбул.
А в Стамбуле опять же ипподром да рулетка.
Проигрался вчистую и ремень подтянул.
Содержатель кофейни, полюбовник Нинели,
Малый тоже из русских, дал мне дельный совет:
— Уезжай из Стамбула, говорят, что в Марселе
Полмильона с России, я узнал из газет.
И приплыл я в багажном к той Ахмедкиной гостье,
Как последнюю память, твое фото храня,
Это фото я выкрал у фотографа Кости,
Это фото в скитаньях утешало меня.
Помню, ночью осенней я вскрывал себе вены.
Подобрал меня русский, бывший штабс-капитан.
А в июне в Марселе Бог послал мне Елену,
И была она родом из мадьярских цыган.
Она пела романсы и страдала чахоткой,
И неслышно угасла среди белого дня.
И была она умной, и была она доброй,
Говорила по-русски и жалела меня.
Я уехал на север, я добрался до Польши
И, на пристани в Гданьске замерзая в снегу,
Я почувствовал, Танька: не могу я так больше,
Не могу я так больше, больше так не могу!
Мы же русские, Танька! Мы приходим обратно,
Мы встаем на колени, нам иначе нельзя!
Мы же русские, Танька! Дураки и паскуды,
Проститутки и воры, шулера и князья.
Мы шатались на Пасху по Москве по церковной.
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый:
Я купил тебе пряник в форме сердца маво.
Музыканты играли невозможное танго,
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился и шепнул тебе: «Танька!»
Вот и всё, что в то утро я тебе прошептал.
А я не уберу чемоданчик! Песни студенческие, школьные, дворовые / Сост. Марина Баранова. — М.: Эксмо, 2006
Полный текст стихотворения:
Мы шатались на Пасху по Москве по церковной,
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.
Музыканты играли невозможное танго
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился, и шепнул тебе: «Танька…»
Вот и все, что в то утро я тебе прошептал.
А бежал я из Крыма, и татарин Ахметка
Дал мне женскую кофту и отправил в Стамбул,
А в Стамбуле, опять же, — ипподром да рулетка, —
проигрался вчистую и ремень подтянул.
Содержатель кофейни, полюбовник Нинэли, —
Малый, тоже из русских, — дал мне дельный совет:
«Уезжай из Стамбула. Говорят, что в Марселе
полмильона с России, я узнал из газет».
И приплыл я в багажном в той Ахметкиной кофте,
Как последнюю память, твое фото храня.
Это фото я выкрал у фотографа Кости,
Это фото в скитаньях утешало меня.
Помню, ночью осенней я вскрывал себе вены,
Подобрал меня русский бывший штабс-капитан.
А в июне в Марселе Бог послал мне Елену,
И была она родом из мадьярских цыган.
Она пела романсы и страдала чахоткой,
И неслышно угасла среди белого дня.
И была она умной, и была она доброй,
Говорила по-русски, и жалела меня.
Я уехал на север, я добрался до Польши,
И на пристани в Гданьске, замерзая в снегу,
Я почувствовал, Танька, не могу я так больше,
Не могу я так больше, больше так не могу.
Мы же русские, Танька, мы приходим обратно,
Мы встаем на колени, нам иначе нельзя
Мы же русские, Танька, дураки и паскуды,
Проститутки и воры, шулера и князья.
Мы шатались на Пасху по Москве по церковной,
Ты глядела в то утро на меня одного.
Помню, в лавке Гольдштейна я истратил целковый,
Я купил тебе пряник в форме сердца мово.
Музыканты играли невозможное танго
И седой молдаванин нам вина подливал.
Помню, я наклонился, и шепнул тебе: «Танька…»
Вот и все, что в то утро я тебе прошептал.